EPOPEA DELLA CUCINA FUTURISTA

La cucina futurista, regolata come il motore di un idrovolante per alte velocità,
sembrerà ad alcuni tremebondi passatisti pazzesca e pericolosa:
essa invece vuol finalmente creare un'armonia tra il palato degli uomini e
la loro vita di oggi e di domani.
Filippo Tommaso Marinetti

«Mangia con arte per agire con arte»
, sosteneva Filippo Tommaso Marinetti, il primo a rivoluzionare secondo i principii della cucina futurista la gastronomia in Italia e nel mondo. Per scoprire la storia e i segreti della cucina degli artisti futuristi, leggete il volume di Guido Andrea Pautasso, Epopea della cucina futurista, pubblicato (in 300 copie numerate) dalle Edizioni Galleria Daniela Rallo di Cremona.

www.guidoandreapautasso.com
http://vampirofuturista.blogspot.it/

Traduzione in lingua russa di Irina Yaroslavtseva

Переводчик: Ярославцева Ирина



lunedì 4 gennaio 2021

MARINETTI E DANTE NEL VII CENTENARIO DELLA NASCITA

 

Marinetti e Dante o della  

Divina Commedia futurista

 

In occasione del 

VII CENTENARIO DANTE ALIGHIERI (1265-1321)


Nel febbraio del 1909 Filippo Tommaso Marinetti fondò il movimento d’avanguardia futurista e, nella stesura del suo primo manifesto teorico, proclamò di voler «dar fuoco agli scaffali delle biblioteche» e di voler deviare «il corso dei canali per inondare i musei».

L’iconoclastia incendiaria dei futuristi doveva rivolgersi contro i rancidi romanticismi dell’arte classica, sovvertire le istituzioni politiche tradizionali, eliminare drasticamente la cultura clericale e la retorica professorale e accademica, oltre a tutte quelle manifestazioni artistiche che, a loro dire, appartenevano al passato. Il Futurismo si scagliava contro i precetti della morale borghese, contro i nemici della modernità che si annidavano tra quelle «menti in putrefazione già promesse alle catacombe delle biblioteche», per affermare nel mondo i principi propedeutici alla formazione di una nuova umanità. La rivoluzione antropologica lanciata dai futuristi si fondava sul mito dell’avvento della civiltà industriale e dell’era tecnologica, e l’avanguardia futurista, che rappresentava un gruppo d’ingegni coraggiosi che tentavano un rinnovamento radicale dell’arte e della mentalità italiana, non ammetteva «né leggi, né codici, né magistrati, né poliziotti, né lenoni, né eunuchi moralisti». Il Futurismo individuò come suoi nemici dichiarati i maestri della letteratura del passato assurti ad emblema della più alta tradizione lirica e culturale italiana: ovvero – andando a ritroso – Gabriele D’Annunzio, Giosuè Carducci, Benedetto Croce, Antonio Fogazzaro, Giovanni Pascoli, Alessandro Manzoni, Giacomo Leopardi, financo Niccolò Macchiavelli, Ludovico Ariosto, Torquato Tasso e Dante Alighieri.

Marinetti, nel redigere una sorta di immaginaria lista nera dei libri da bollare con l’accusa di passatismo, inserì anche la Divina Commedia e in una delle prime raccolte dei suoi testi teorici intitolata significativamente Guerra sola igiene del mondo, dichiarò in maniera perentoria: «Noi vogliamo che l’opera d’arte sia bruciata col cadavere del suo autore. Ciò che sopravvive del Genio spento non ammorba forse di nostalgia, di prudenza e di paurosa saggezza il Genio vivente? Chi negherà che la Divina Commedia altro non sia oggi che un verminaio di glossatori? A che pro avventurarsi sui campi di battaglia del pensiero quando la mischia è finita, per numerare i morti, studiare le belle ferite, raccogliere le armi infrante e i bottini abbandonati, sotto il volo pesante dei corvi dotti e il loro sbatacchiar d’ali cartacee?».

Il messaggio di Marinetti, schierato in prima fila al fianco dei nazionalisti e degli interventisti più agguerriti, era assai chiaro: alla vigilia dello scoppio della prima guerra mondiale il nemico dei futuristi italiani era chi si fossilizzava a studiare il suo poema invece di andare sui campi di battaglia, in trincea, a combattere per la patria. Secondo il Futurismo, l’artista, lo scrittore, il «Genio vivente» e l’italiano nuovo dovevano abbandonare la lettura dei classici e, oltre ad assumere i panni degli innovatori che con estrema originalità rompevano con la tradizione del passato, dovevano scagliarsi coraggiosamente verso il futuro, verso un’arte fatta di «violenza, crudeltà e ingiustizia». L’attacco mosso da Marinetti contro i passivi lettori di Dante, intitolato “La ‘Divina Commedia’ è un verminaio di glossatori”, venne inserito in Guerra sola igiene del mondo, raccolta di alcuni scritti dati alle stampe cinque anni prima in Francia, con il titolo Le futurisme, tradotti da Decio Cinti e ripubblicati, «scopo propaganda», con l’aggiunta di nuovi testi politici e polemici nel 1915. Quello stesso anno il «Sommo Capo del novo Parnaso Futurista» Marinetti diventò uno dei conclamati protagonisti de La profana commedia. Poema tragicomico in 34 canti, parodistica riscrittura in chiave militarista-futurista dell’opera dantesca realizzata dal nobile napoletano Francesco De Goyzueta a sostegno dell’interventismo più sfrenato.

Marinetti però non aveva in odio né Dante né la Divina Commedia, della quale non metteva affatto in discussione i valori creativi (al punto che egli la utilizzò come una tra le fonti di ispirazione per l’impianto e la stesura del suo romanzo politico-allegorico Gli Indomabili del 1922). Il doveroso rispetto di Marinetti per Dante Alighieri era dovuto al fatto che sua madre, durante l’infanzia e l’adolescenza, gli aveva inculcato un vero e proprio culto della Divina Commedia, educandolo al tempo stesso alla «devozione a Gesù» e a una visione pauperistica e francescana del cristianesimo; e persino la sua formazione scolastica tradizionale si era basata sulla lettura dei capolavori di Rousseau, di Baudelaire, di Leopardi, di D’Annunzio e, ovviamente di Dante.

Questa formazione culturale e ideologica portò Marinetti sia a riconoscere come una sorta di padre della patria Dante Alighieri, sia ad insistere nell’affermare che «l’italianità» contenesse al tempo stesso, oltre allo scrittore della Divina Commedia, «Michelangelo Rossini Verdi Bellini D’Annunzio Boccioni Pirandello», senza poi dimenticare l’immaginifica scultura di Michelangelo Buonarroti e il genio creativo di Leonardo Da Vinci. Si trattava di un mix esplosivo di classicismo e di modernolatria che rifletteva appieno la complessità visionaria contraddittoria ed estrema del movimento futurista, e che si riverberava nei proclami provocatori e radicali lanciati contro Roma, Venezia e lo stato italiano giolittiano e passatista per la rinascita dell’Italia moderna, laddove il leader dei futuristi sembrò riprendere proprio gli strali gridati da Dante contro Pisa, Firenze e l’Italia stessa: «Ahi serva Italia, di dolore ostello. / Nave senza nocchiero in gran tempesta. / Non donna di province ma bordello!».

Nonostante il suo furore antiaccademico, Marinetti – quasi a subire una anticipata pena del contrappasso – venne nominato nel 1929 Accademico d’Italia e fu chiamato a presiedere la classe di Lettere (successivamente ricevette anche l’incarico di Segretario nazionale del Sindacato Nazionale Autori e Scrittori). Il capo dei futuristi, una volta insignito del prestigioso incarico, venne quasi costretto dal regime fascista a mettere a punto una revisione del suo concetto di passatismo per portare alla luce proprio quei valori significativi della tradizione letteraria e culturale italiana rappresentati dalle opere precedentemente incriminate di Leopardi, di Ariosto, di Tasso, e ovviamente di Dante Alighieri.

La riscoperta futurista e marinettiana dell’opera dantesca avvenne in occasione della conferenza Valori futuristi di simultaneità nella “Divina Commedia”, tenutasi alla Casa di Dante a Roma il 7 maggio del 1939. Allora intervennero Marinetti, che propose le sue teorizzazioni sulla “Simultaneità parolibera della Divina Commedia” (poi pubblicata il 19 novembre dello stesso anno sul quotidiano “Meridiano di Roma”), e il «venticinquenne capogruppo dei futuristi sardi» Gaetano Pattarozzi, autore dell’Aeropoema futurista della Sardegna, che per l’occasione lesse al pubblico alcuni versi del sommo poeta.

Durante la conferenza, Dante fu insignito della irriverente e anti-canonica patente di futurista con un acceso proclama di Marinetti che, nonostante non parlasse di innovazione tipografica assoluta della Divina Commedia, dichiarò al pubblico: «Con l’addensare la maggior quantità possibile di significati e di musicalità tra virgola e virgola o premendo contro la chiusa della virgola Dante Alighieri desidera e ottiene movimento e talvolta velocità al punto che noi gli gridiamo “fa saltare l’intera punteggiatura e otterrai nel cozzo di vari tempi di verbi una slittante simultaneità tale da colorare della tinta di questo aggettivo il sostantivo o il verbo lontani perfezionando colle parole in libertà l’amplesso spirituale delle cose e captando l’inesprimibile unità dello spirito motorizzato dal disordine”». Inoltre il fondatore del Futurismo proclamò che non vi potesse essere migliore portavoce dello spirito moderno se non Dante, «perché nella sua potenza espressiva plastica musicale si manifesta il più trasfiguratore il più denso il più crudo il più esplosivo il più sintetico con una preoccupazione di rapidità al punto di cercare dovunque vele gonfie di vento gambe di cani cavalli e ladri uragani e onde in tempesta ai quali paragonare lo slancio dei suoi personaggi». E, a guisa di conclusione, Marinetti sottolineò con tono profetico che fosse giunto il momento di «collaudare la forza spaventante dell’Inferno sul più spaventoso lurido-eroico campo di battaglia»: la profezia del futurista purtroppo si avverò quattro mesi dopo, quando con l’invasione tedesca della Polonia scoppiò la seconda guerra mondiale.

 

Guido Andrea Pautasso

venerdì 15 marzo 2019

crinò n.5 vermouth dadaista dada cucina futurista guido andrea pautasso


Crinò N. 5, Vermouth dadaista

Febbraio 1921. Lo scrittore dadaista Clement Pansaers, ispirato dalla frequentazione a Parigi del Café Certâ, pubblica un racconto in versi intitolato Bar Nicanor per descrivere le doti possedute dal maître en cocktail-mixtures Maurice, ex barman capace di incantare i fortunati avventori del suo locale con cocktail paragonabili a pozioni magiche d’altri tempi.
Immerso in una sorta di impressionante viaggio iniziatico tra succhi dionisiaci e ebbrezze alcooliche, Pansaers si abbandona a sensazioni gustative raffinate e descrive in maniera poetica le specialità servite al Café Certâ ricordandone i nomi estrosi, eccentrici e cosmopoliti come l’Egg Nogg, il Pick me up, il Gin-Whisky, il Manhattan, il Californian Cocktail, il Flip Flap, il Wodka Brandy e il T.-C., sigla misteriosa che cela la mescolanza di ghiaccio, scorza d’arancia, Triple sec e Cointreau. Altri esperimenti alchemico-liquorosi speciali, come il Mousse Moka, il Théatra Flip e il Dada cocktail, sono invece frutto della capacità inventiva del suo alter ego Maurice: creazioni fantasiose e visionarie immaginate per pochi temerari degustatori in grado di cogliere la potenzialità inebriante e le infinite sfumature offerte dall’arte del bere miscelato.
A sviluppare e a dare concretezza oggi alle idee radicali e innovative dei dadaisti in merito alle sperimentazioni alcooliche, è il giovane e audace barman della Pasticceria Massimo di Milano, Luca Crinò.
Luca Crinò
Da esperto e entusiasta miscelatore di spiriti, Crinò ha sviluppato le sue ricerche dimostrando di essere un liquorista di altissima qualità e ha creato prima il Vermouth N.7 e il Bitter N.3, poi il neonato Vermouth N.5: liquori destinati alla preparazione dei suoi cocktail per fare sì che essi siano unici e indimenticabili come opere d’arte, e sensazionali proprio come le bevande alchemiche e quasi magiche servite da Maurice in Bar Nicanor.
In particolare il Vermouth N.5 si è rivelato un esperimento straordinario e una sfida portata avanti da un vero maestro liquorista che, con una operazione azzardata e complessa, ha saputo mutare il sapore dolciastro del marsala nel secco assoluto caratteristico dell’extra dry, dando così vita a una miscela liquorosa differente rispetto a qualsiasi altro Vermouth.
La combinazione di droghe e di spezie, assieme all’elaborazione di elementi (segreti) derivati dagli alcolati della frutta e degli agrumi, conferisce al Vermouth N. 5 un timbro deciso che rimanda la memoria al respiro dei profumi e degli aromi tipici del territorio siciliano. La vera novità della creazione alcoolica di Crinò è però il sapore unico, ottenuto grazie a una manipolazione di assenzio romano, dittamo cretese, balsamite e maggiorana, che al palato si manifesta con un’esplosione di essenze naturali sorprendenti e impreviste.
Per il Vermouth N. 5, come del resto per gli altri liquori prodotti da Crinò, l’etichetta è stata disegnata appositamente basandosi sull’utilizzo di linee geometriche immanenti che rammentano gli esperimenti tipografici radicali delle avanguardie artistiche del Novecento. E la scelta del colore verde di fondo, che si staglia nei contorni della grafica ridefinendone i caratteri bianchi del numero 5, contraddistingue e differenzia il Vermouth di Crinò dagli altri vini aromatizzati. Il verde, colore magico par excellence, afferma così il desiderio stregonesco di Crinò di poter rivoluzionare, ancor prima di reinterpretare, l’arte della miscelazione alcoolica e della liquoristica moderna.
Lo spirito trasgressivo e gioioso di Dada non si è mai sopito. Nel XXI secolo la volontà dei dadaisti di stupire e di meravigliare il pubblico si manifesta ancora una volta grazie al Vermouth N.5, ideato dal Maestro dell’arte del bere miscelato Luca Crinò che, al di là dei gusti e della moda dell’aperitivo tradizionale, alla Pasticceria Massimo, propone esperienze alcooliche uniche e drink non convenzionali, soprattutto non replicabili altrove pena la perdita della fantasia creativa di un barman e liquorista perfezionista, genialmente folle e dall’anima dadaista.

Guido Andrea Pautasso

venerdì 22 febbraio 2019

ДОКУМЕНТЫ ПЬЕРО МАНДЗОНИ, ЭКСПОНИРОВАННЫЕ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ


ДОКУМЕНТЫ ПЬЕРО МАНДЗОНИ,
ЭКСПОНИРОВАННЫЕ В
ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ
Пьеро Мандзони
Биография художника в собрании документов
Гвидо и Гибриэллы Паутассо


Кураторы Гвидо Андреа Паутассо и Ирен Стукки

Открытие выставки Пьеро Мандзони Документы его жизни (под ред. Розалии Паскуалино ди Маринео) в Hauser & Wirth в Лос-Анджелесе (14 февраля - 7 апреля 2019). В сотрудничестве с Фондом Пьеро Мандзони были представлены документы, связанные с жизнью художника, из собрания Гвидо и Габриэллы Паутассо в Book & Printed Matter Lab художественной галереи.

Коллекция Гвидо и Габриэллы Паутассо: взгляд на Пьеро Мандзони через призму документов Ирен Стукки.






 “Собрание документов” это не просто результат поисков увлеченного коллекционера, руководствующегося своими собственными вкусами и предпочтениями. Это означает, прежде всего, стремление приблизиться к прошедшему, к минувшей эпохе и ее взглядам. Приблизиться в истории с должным уважением, чтобы попытаться проникнуть в ее сущность с целью обнаружить, осмыслить и донести до современников ценные свидетельства прошлого.
    Коллекция Гвидо и Габриэллы Паутассо это одно из наиболее полных собраний документов художника, рассказывающее о Пьеро Мандзони посредством свидетельств, каталогов и постеров его выставок, машинописных текстов его манифестов, обозрений, фотографий,  позволяющих прикоснуться к его биографии, чтобы затем проникнуть в суть его творчества.
    Здесь можно найти хронологическое изложение фактов и подробную информацию, способную обогатить, оживить и приблизить к нам художественные работы Мандзони. Поэтика его трудов становится понятнее в свете прожитой им жизни.
    Знакомясь с графикой, рисунками, цветовой палитрой материалов, представленных на выставке, любознательный посетитель постепенно погружается в мир Пьеро Мандзони и вступает в контакт с его искусством, постигая особенности его художественного языка, а вместе с тем и языка его эпохи.
    Пьеро Мандзони, как известно, прожил трагически короткую, но чрезвычайно насыщенную жизнь; причем, это не просто общие слова, использующиеся в подобных случаях, а самая что ни на есть правда, проистекающая из знакомства с его переполненной событиями биографии, огромного числа созданных им картин и проведенных выставок. Время его художественной активности, пришедшееся на период 50-60 гг. XX в., свидетельствует о высочайшем уровне, которого он сумел достичь в своем творчестве: это история творческой эволюции, включающей путешествия, встречи, дружбы и союзы с единомышленниками.
    Представленные документы, числом более 50, позволяют погрузиться в события тех лет, подробно представить себе разнообразную деятельность Мандзони в различных сферах, кроме его собственно художественного творчества.

    Среди других экспонатов выделяется один машинописный текст: это автобиография, написанная Пьеро Мандзони, родившимся в 1933… Находка этого текста стала огромной радостью для Гвидо и Габриэллы Паутассо, то же самое можно сказать обо всех, кому посчастливилось познакомиться с этим документом.  Погружаясь в этот текст, мы становимся свидетелями того, как Мандзони-автор описывает Мандзони-художника и Мандзони-человека. Вместе с работами художника перед нами предстает «просто» человек, рассказывающий о своем деле. Исключительность его стремительной и необычной карьеры, отмеченной исканиями, постоянными перемещениями, плодотворными, пронзительными, авангардистскими размышлениями, опередившими свое время, соединяется с простотой бытия живого человека, образованного, отзывчивого к стимулам, которые он получал в Милане, переживавшем период своего экономического расцвета, а также в Европе, США и Азии. Постепенно мы начинаем понимать, насколько трудно втиснуть в привычные рамки сложную и противоречивую личность человека, сумевшего создать так много за такое краткое время. Не обращая внимая на второстепенное, он сосредоточился на главном: на своей жизни. Подобно всем великим, он понимал, что «есть только бытие, только жизнь»… но никогда не проповедовал менторским тоном, напротив, он всегда был готов поднять бокал с барберой (или с датским пивом), провозглашая тост за Искусство с мрачной усмешкой.


Впечатления о моей коллекции
Гвидо Андреа Паутассо

Зимой 1984 г., роясь в книгах из библиотеки моего отца, литературного критика Серджо Паутассо, я обнаружил каталог выставки художника Пьеро Мандзони, под названием 12 линий. Том, опубликованный издательством Galleria Azimut в 1959 г., был подарен моему отцу самим Мандзони: тогда, будучи в Милане, он вместе со своими друзьями художниками и писателями посещал тратторию да Пино алла Парете, Бар Джамайка и многочисленные галереи, наводнявшие в то время район Брера. Эта находка подтолкнула меня к тому, чтобы пройти по следам Мандзони и заняться изучением его теоретических манифестов, афиш и каталогов его выставок, приглашений на вернисажи его картин, а также статей, опубликованных в обозрениях того времени, и редких фотографических снимков, наряду с его живописными работами. После того, как мне посчастливилось обнаружить несколько журнальных фрагментов, в которых Пьеро, будучи еще учащимся лицея, писал о политической экономии, мои поиски увенчались находкой машинописного текста с его первыми теоретическими манифестами, в которых он провозглашал необходимость радикального художественного эксперимента и приглашал задуматься, отбросив любые предрассудки, о новой природе художественного поведения.
Когда мне удалось найти  многократно проверенный и исправленный машинописный текст Пьеро Мандзони, родившийся в 1933, в котором художник проследил свою биографию (возможно, что это было его последнее сочинение, датированное 1963 г., в котором его жизнь трагически оборвалась), то я осознал, насколько моя коллекция выходит за пределы чисто филологической и хронологической реконструкции, позволяя при помощи собранных мною документальных свидетельств передать мужество Мандзони, неукротимого экспериментатора, спорного и трудного для понимания создателя работ, навсегда оставшихся в истории искусства XX  в. Таким образом, моя коллекция служит задаче сохранения исторической памяти о работах и исканиях Пьеро Мандзони и трансляции содержащегося в них гениального потенциала  в будущее, поскольку, как сказал Жак Деррида, «архив это всегда залог, и как любой залог, он служит залогом будущего».



Гвидо Андреа Паутассо выражает свою благодарность Hauser & Wirth и свою особую признательность Фонду Пьеро Мандзони, в частности, Директору Розалии Паскуалино ди Маринео и историку искусства Ирен Стукки за предпринятые ими биобиблиографические исследования.