«Стальной альков» впервые переведен на русский язык почти через сто лет после его первого издания

«Стальной альков» впервые переведен на русский язык почти через сто лет после его первого издания

    Наконец, через девяносто семь лет после первого итальянского издания на русский язык был переведен футуристический роман Филиппо Томмазо Маринетти Стальной альков. Пережитый роман, переводчик Ирина Ярославцева.

    В Стальном алькове, представленном автором в качестве пережитого романа, повествуется об опыте, пережитом Ф.Т. Маринетти в период Первой мировой войны, а также воскрешаются некоторые эпизоды, связанные с его юношескими эротическими похождениями, приправленными значительной долей фантазии. Создается впечатление, что автор развлекается, преувеличивая свой неуёмный аппетит к жизни, свою чувственность и свой дар соблазнителя. В Стальном алькове Маринетти, прежде всего, вспоминает и описывает свой военный опыт и при этом повествует, в свойственной ему шутливой и почти инфантильной манере, о времени, проведенном им с любовницами, о своем любовном марафоне в спальне, где он не упускал ни единого случая, чтобы одержать очередную победу в битве за Наслаждение. Таким образом, на страницах романа Маринетти лишний раз утверждает свою сущность футуриста-эротомана, старательно окружая себя мифическим ореолом сверхчеловека-футуриста, под сияющим покровом которого скрывается фигура интеллектуала и, в то же самое время, деятельного человека.

    Стальной альков впервые был опубликован в 1921 г. в издательстве Нино Витальяно в Милане. Тираж книги был сразу же арестован из-за слишком откровенной обложки и увидел свет лишь после того, как, по требованию цензуры, скандальная обложка была заменена на другую, вполне нейтральную. Стальной альков был впоследствии переработан автором, которому пришлось удалить из него, в соответствии с требованиями эпохи, наиболее скабрезные выражения, и переиздан издательством Мондадори в 1927 и 1937 гг. с новой обложкой, выполненной Джулио Чизари. Первоначальная обложка была создана Ренцо Вентура, это артистический псевдоним, под которым скрывался Лоренцо Контратти, художник, иллюстратор и карикатурист в Кольмурано, регион Марке, подписывавший свои работы фамилией своей матери Марии Вентура. Тяжелое психическое заболевание (мания преследования) вынудило художника лечь в психиатрическую клинику Момбелло в Лимбьяте, где он работал чертежником в техническом отделе госпиталя. Ренцо Вентура посвящен Музей памяти в Кольмурано.

Мы приводим здесь фрагмент из романа Ф.Т. Маринетти «Стальной альков».

Женщина-приз

В номер гостиницы «Италия» я вошел, как входят в кондитерскую после длительного воздержания от сладкого. Я разглагольствовал о любви с красноречивым и трогательнейшим лиризмом, предлагая прекрасной даме для капитуляции все бархатные трамплины, но в действительности, я покорил ее, можно сказать, своим авторитетом.

    Это не было тяжкой повинностью, возложенной на мою подружку, напротив, я выдал ей патент на бессрочное пользование побережьем великого моря сладострастия, после того, как галантно обучил ее колеблющийся дух свободному плаванию в его глубинах.

    Комнату освещали отблески тысячи знамен, пламеневших на фасадах домов. Переносные подвесные сады. Красный цвет казался поистине обновленным. Презренный зеленый цвет Капоретто превратился в зелень Пьяве, в изумрудный цвет Адриатического моря, он станет победным зеленым цветом Изонцо. Раскаленное небо, казалось, кружилось в руках полураздетых берсальеров, свирепых, горланящих, с глотками, полными дикого итальянизма и гордости, любовь – вендетта – грабеж – героизм – мафия.

   Я последовал за своей красавицей, решившей заняться распаковкой багажа. Нежный укус сзади в шею. Затем я раздел ее. Я приступил к делу томно, со всеми ласками, которыми отличаются венецианские любовники, и с воркованием птицы, проклинающей свою клетку, молящей о свободе и не знающей иного неба, кроме отражающегося в чашке с водой. Я ошеломил ее поцелуями и бесконечными ласками. Я овладевал ею снова и снова, пылко, порывисто, теряя рассудок.  Потом я остановился. Я швырнул на диван душу, служившую мне до тех пор, и вытащил наружу другую из глубины своего существа. 

— Необходимо, подумал я, с научной точностью и со сладострастием гурмана оценить приз, приготовленный для меня судьбой.

    Я мягко заставил замолчать Розину, стремившуюся рассказать мне о трусливой глупости своего мужа нотариуса, педантичного германофила, пораженца, уклонившегося от отправки на фронт, несмотря на свои 25 лет, отличное здоровье, и сказал ей:

— Дорогая Розина, ты слишком прекрасна, чтобы скрываться под сорочкой, сними ее. Я хочу тщательно проанализировать твою красоту и сделать набросок.

    Я вскочил с постели, схватил свою записную книжку, поудобнее уложил обнаженную Розину:

— Закрой глаза. Хорошо!.. теперь открой!

    Удивительные глаза. Роговица слегка голубоватая, с мельчайшими кровеносными сосудами в уголках, утопающая в странной сладкой золотистой наливке. Черный зрачок, окруженный темным золотом…

    Розина поражена, сдерживая свою радость, она бросает мне сверкающий и лукавый взгляд, великолепно сочетающийся с улыбкой. Это расцветающая, подвижная улыбка, открывающая мелкие, свежие, белые, острые зубы. Мне приходит на ум юная Мадонна Рафаэля, только более горячая, страстная, за стеклами быстрого лимузина.

    Я люблю маленькие, пылкие, крепкие груди. У Розины они, наоборот, немного тяжеловатые и слегка материнские. Но красивый купол живота великолепен. Под пупком едва заметный перпендикулярный спуск, маленькая, еле намеченная тропинка, теряющаяся в треугольной тени между бедрами. Еще более восхитительными. С крепкими мускулами, скрытыми под нежной плотью. Прекрасные мягкие и новые подушки с упругими пружинами мускулов.

Но Розину раздражает такая скульптурная эстетика. Снова поцелуи, снова ласки и новая пауза с неизбежной болтовней о муже, которого Розина называет теперь испорченным пассатистом и другом проституток.

    Наш диалог прерывается прыжком Зазà, которой захотелось свернуться клубком, между нами.

    Моя походная собачка не знакома с женщинами. Она всегда жила среди солдат и ей определенно не нравится растекающийся аромат плоти. Она предупреждает меня лаем, призывая к древнему целомудрию. Я прогоняю ее, она прыгает обратно. Тогда я передаю ее своему денщику в коридор.

    Я уже достаточно вознагражден.  Я выпил маленькими глотками и со вкусом просмаковал все лакомые блюда на этой постели, сервированной, как королевский стол.

На эскизе в моем блокноте мягкая нежность двух прядей волос, скрывающих маленькие уши Розины, я чувствую, как в моем сердце поднимается целый океан мыслей, и вот уже мой дух скользит по волнам, под парусами, в которые дует упрямый ветер небесной чистоты.

    В заключение я говорю Розине:

— Я никогда не смогу тебя забыть, потому что ты истинная дочь нашей верной Пьяве и нашей победы!

Отрывок из главы «Женщина-приз» из романа Филиппо Томмазо Маринетти Стальной альков. Пережитый роман. Издательство Нино Витальяно, 1921, pp. 57-60, также приводится Гуидо Андреа Паутассо (редактором) в книге Футуристический эротизм. Теория и практика. С пятью рецептами, возбуждающими чувственность, изд-во Абскондита, Милан 2018, сс. 89-91.

Marinetti l'Alcova d'acciaio tradotto in russo di Guido Andrea Pautasso - CUCINA FUTURISTA

L’alcova d’acciaio tradotta per la prima volta in 

russo a quasi cento anni dalla sua prima edizione

Finalmente, a distanza di novantasette anni dalla sua prima edizione italiana, è stato tradotto per la prima volta in russo da Yrina Yaroslavtseva il romanzo futurista di Filippo Tommaso Marinetti L’alcova d’acciaio. Romanzo vissuto e pubblicato dalla casa editrice Ziolkovskj di Mosca.

L’alcova d’acciaio, presentato come romanzo vissuto, racconta dell’esperienza di Marinetti durante la Prima guerra mondiale, oltre a far rivivere alcuni episodi legati alle sue scorribande erotiche giovanili, esposti con largo uso di fantasia da parte dell’autore che si diverte a enfatizzare il suo appetito smodato per la vita, la sua virilità e le sue doti di seduttore. In L’alcova d’acciaio Marinetti rievoca infatti l’esperienza della guerra in trincea e racconta, in maniera gioiosa e quasi fanciullesca, le ore trascorse con le sue amanti, impegnato in maratone amatorie in camera da letto, laddove non perdeva l’occasione per combattere la sua personale battaglia per la conquista del Piacere. Così, nelle pagine del romanzo Marinetti sottolinea la sua natura di futurista voyeur e contribuisce a creare l’alone mitico di superuomo-futurista che ha ammantato la figura di intellettuale e uomo d’azione al tempo stesso.

L’alcova d’acciaio venne pubblicato per la prima volta nel 1921 dalla Casa Editrice Nino Vitagliano di Milano. Il volume fu subito sequestrato per la sopraccopertina ritenuta oscena, al punto che la censura consentì di ridistribuire il libro soltanto dopo la distruzione della stessa. L’alcova d’acciaio fu successivamente riscritta dall’autore eliminando i termini giudicati all’epoca scabrosi e venne ristampata da Mondadori nel 1927 e nel 1937, con una nuova copertina di Giulio Cisari. La sopraccoperta della prima edizione è stata disegnata da Renzo Ventura, nome d’arte di Lorenzo Contratti, pittore, illustratore e caricaturista di Colmurano nelle Marche, che firmò le sue opere con il cognome della madre Maria Ventura. Una grave forma di mania di persecuzione costrinse l’artista al ricovero nel manicomio provinciale di Mombello a Limbiate, dove diventò disegnatore presso l’Ufficio Tecnico dell’Ospedale. A Renzo C. Ventura è dedicato il Museo della Memoria di Colmurano. 

Guido Andrea Pautasso

Riportiamo qui di seguito un brano tratto dal romanzo marinettiano.

 Una donna-premio

Nella camera dell’Albergo d’Italia io entrai come si entra da un pasticciere quando si è stati privati di zucchero per molto tempo. Parlai d’amore con lirismo variopinto e modulatissimo offrendo tutti i trampolini vellutati alla dedizione della bella donna, ma la conquistavo si può dire d’autorità. Non era una corvée che imponevo ai nervi della mia amica, li mandavo anzi in licenza sulle spiagge d’un gran mare di voluttà perché vi guizzasse il suo spirito al quale io superiore cortese insegnavo a nuotare. La stanza era accesa dai riflessi delle mille bandiere che infuocavano le facciate delle case. Mobili giardini pensili. Rosso che sembra veramente ringiovanito. Il verde giallastro di Caporetto è diventato un verde Piave, un verde Mare Adriatico, diventerà un verde Isonzo. Il cielo incandescente sembra roteare come un viluppo gesticolante di bersaglieri scamiciati, feroci, urlanti, la bocca piena d’italianità selvaggia e d’orgoglio, amore-vendetta-rapina-eroismo-maffia. Mi voltai per seguire la bella mia affaccendata nell’aprire i suoi bagagli. Un morso delicato nella nuca. Poi la svestii. Si lasciò fare languidamente, con tutte le moine che distinguono le amanti venete e il loro chiacchierio di uccellino che maledice la gabbia, implora la libertà e non conosce altro cielo che quello che brilla nell’acqua dello scodellino. La stordii di baci e di carezze infinite. La presi e ripresi con foga, con pratica slancio, delirando. Poi mi fermai. Buttai sul divano l’anima che mi aveva servito fino allora e ne tirai fuori un’altra dalla profondità dei miei nervi. – Bisogna, pensai, che io valuti con precisione scientifica il premio offertomi dal destino. Imposi dolcemente silenzio a Rosina che si accaniva a dimostrarmi l’imbecillità paurosa di suo marito notaio, pedante germanofilo, disfattista, imboscato malgrado una buona salute e i suoi 25 anni, e le dissi: – Cara Rosina, sei troppo bella per coprirti con una camicia, toglitela. Voglio analizzare la tua bellezza con cura e prendere delle note. Salto dal letto prendo il mio libretto di note, dispongo bene il corpo nudo e coricato di Rosina: – Chiudi gli occhi. Bene!... ora aprili! Occhi meravigliosi. La cornea lievemente azzurrina vellutata agli angoli da piccolissime venette sanguigne, nuota in uno strano rosolio dorato. La pupilla è nera cerchiata d’oro scuro... Rosina è stupita, trattiene la sua allegria, mi lancia un’occhiata brillante e maliziosa che si lega bene al sorriso. Ecco il sorriso sboccia, mobile losanga, e fiorisce tondo sui denti piccoli, freschi, bianchi, saporiti. Penso ad una giovanissima Madonna di Raffaello, ma più calda, passionale, dietro i cristalli di una limousine veloce. Io amo i seni piccoli vivaci, spiritosi. Questi di Rosina sono invece un po’ grassi e lievemente materni. Ma la bella cupola militare del ventre è perfetta. Sotto l’ombelico una lievissima depressione perpendicolare discende, piccolo sentiero appena marcato e si perde nell’ombra triangolare fra le cosce. Ancora più ammirevoli. Hanno muscoli sodi, mascherati dalla più dolce carne. Bei cuscini soffici e nuovi con ricche molle di muscoli. Ma Rosina è già annoiata da tanta estetica. Nuovi baci, nuove carezze e nuova pausa con relativo chiacchierio sul marito che Rosina critica ora come un vizioso parassita amico delle prostitute. Il nostro dialogo è interrotto da un balzo di Zazà che vuole accucciarsi fra noi. La mia cagnetta di guerra non conosce le donne. Ha sempre vissuto in mezzo ai soldati ed è decisamente ostile ai dissolventi profumi carnali. Mi ammonisce abbaiando, richiamandomi all’antica castità. La caccio via, rimbalza su. La mando dall’attendente nel corridoio.

Io sono ormai sufficientemente premiato. Ho centellinato e masticato deliziosamente tutte le ghiottonerie di quel letto imbandito come una tavola di re. Nell’annotare sul mio libretto la mollezza soave delle due bende di capelli che coprono le piccole orecchie di Rosina ho sentito gonfiarsi nel mio cuore un oceano di pensieri e ormai il mio spirito vi naviga sopra, con le sue vele date al tondo soffio delle purezze astratte. Dico a Rosina concludendo: – Non ti potrò mai dimenticare, poiché sei veramente la figlia del nostro Piave devoto e della vittoria!

Il brano «Una donna-premio» è tratto da Filippo Tommaso Marinetti, L’alcova d’acciaio. Romanzo vissuto, Casa Editrice Nino Vitagliano, Milano 1921, pp. 57-60; ora in Guido Andrea Pautasso (a cura di), Erotismo futurista. Teoria e pratica. Con cinque ricette afrodisiache, Abscondita, Milano 2018, pp. 89-91.