МАРИНЕТТИ И МЕНЮ ВОВСЕ НЕ
ФУТУРИСТИЧЕСКОГО ОБЕДА
ПАМЯТИ БОЧЧОНИ
Воскресенье 2 апреля 1933 г. Филиппо
Томмазо Маринетти, лидер футуристического движения, возвратился после успешной
театральной постановки пьесы Узники и
любовь (1) сначала во Львове, на Украине, затем в Польше, Вене, Риме,
Милане и Больцано (2), он прибыл в Реджо-ди-Калабрия, чтобы принять участие в Национальном чествовании Умберто Боччони
и прочесть лекцию в театре Политеама в Сиракузах.
Началу торжеств, посвященных памяти Боччони в Реджо-ди-Калабрия, родном городе
отца современной итальянской скульптуры, предшествовало отправление два года
назад сицилийскими футуристами Гульельмо
Джаннелли и Лучано Никастро открытого письма, адресованного командору
Муритано, мэру реджинского административного центра, и Джильдо Урсини,
президенту Профсоюзов работников умственного труда Реджо-ди-Калабрия с просьбой
«назвать одну из прекрасных улиц Реджо именем Боччони» и основать реджинскую Футуристическую группу имени Умберто Боччони
(3), основанную двумя художниками, студентами-инженерами Принчипио Федерико
Альтомонте и Саверио Ликонти, к которым примкнул поэт Нино Пеццаросса,
преподаватели университета Альберто Страти и Антонино прозванный Нино Триподи
(позднее ставший ярым фашистом, а после
войны одним из основателей Итальянского социального движения), а также поэт
Марио Дель Белло, музыкант Лино Ливиабелла, актер Гастоне Венци и Аликво Ленци,
автор исследования, посвященного Боччони (4).
Лекцию Маринетти, назначеннаю на 2-е марта,
как было анонсировано в обозрении «Футуризм», перенесли на 2-е апреля, и вместе
с лидером движения в ней участвовал мессинский живописец Джулио Д’Анно, поэтесса
из Катании Аделе Глория и калабрийцы Энцо Бенедетто и Джеппо Тедески. После
лекции состоялся Футуристический банкет,
дававшийся в Центральной гостинице Мирамаре (расположенной в историческом
палаццо Маримаре, между улицей Фата Моргана и центральным проспектом Витторио
Эмануэле, сегодня не использующемся). Как следовало из списка блюд, обед в
Мирамаре оказался в действительности официальным званым обедом, а вовсе не
экспериментальным и футуристическим, и поэтому о нем до сих пор не вспоминали,
или, быть может, его намеренно не упоминали в исследованиях, посвященных
футуристической гастрономии. Логическое объяснение такой странной забывчивости
нашлось только благодаря обнаружению оригинального списка блюд, с автографом
самого Маринетти. Обратимся к самому списку блюд: сотрапезникам были поданы Неаполитанские фузилли с подливкой, Отварная рыба под соусом (какой именно
соус, осталось неизвестно) и Филе с
маринованными овощами (или говядина с порезанными соломкой баклажанами и
перцем, запеченная в духовке); на десерт было предложено таинственное Пирожное Мирамаре, за которым следовали Фрукты в сиропе (обыкновенные
засахаренные фрукты) и Кофе. Список
блюд был составлен задолго до обеда, учитывая, что на меню, кроме стоявшей
внизу подписи Маринетти, была также дата 2 марта 1933 г.
1 1) Имеется не так много упоминаний об
известной пьесе Узники,
опубликованной в издании Узники и Вулканы
(Векки Эдиторе, Милан, 1927), хотя в новой версии этой пьесы, названной именно Узники и любовь, премьера которой
состоялась в Театре Эдем в Милане в 1927 г, в сценографии, специально созданной
Бенедетта. Точнее сказать, об этом написал Дарио Томазелло в своем исследовании
По ту сторону футуризма. Пути авангарда на Сицилии. С неизданными
письмами Ф.Т. Маринетти, Л. Руссоло, П. Буцци, К. Альваро, издание
Бульцони, Рим, 2000, p. 192.
2 2) Он написал в письме, посланном футуристу
Руджеро Вазари и датированном Рим 7/ IV/ 1933 г., ныне воспроизведенном в исследовании Дарио Томазелло По ту сторону футуризма, cit. p. 192.
3 3) Информация об этой Группе обнаруживается у
Клаудии Салярис-Луиджи Талларико, «Калабрия», в Футуризм и Юг, под редакцией Энрико Крисполти, Электа, Неаполь, стр.
347-366, а также в книге Футуристическая
Калабрия 1909-1943. Документы, рисунки, работы, под редакцией Витторио
Каппелли и Лучано Карузо, издательство Рубеттино, Совериа Маннелли 1997.
4 4) Аликво Ленци, Умберто Боччони, Реджо-ди-Калабрия 1932.
О РЕПРОДУКЦИИ СПИСКА БЛЮД ФУТУРИСТИЧЕСКОГО БАНКЕТА
В РЕДЖО-ДИ-КАЛАБРИЯ И О ПРОПУСКЕ НА ЛЕКЦИЮ МАРИНЕТТИ В ТЕАТРЕ ПОЛИТЕАМА В
СИРАКУЗАХ В СОПРОВОЖДЕНИИ НЕКОТОРЫХ ДОКУМЕНТОВ, ПОЯВИВШИХСЯ В ОБОЗРЕНИИ
«ФУТУРИЗМ»
ЧЕСТВОВАНИЕ УМБЕРТО БОЧЧОНИ
НА ЕГО РОДНОЙ КАЛАБРИЙСКОЙ ЗЕМЛЕ
В марте 1931 г.
сицилийские футуристы Гульельмо Джаннелли и Лучано Никастро направили следующее
открытое письмо мэру Реджо-ди-Калабрия. Это письмо было опубликовано во многих
изданиях, читаемых калабрийскими интеллектуалами.
Через два года,
как раз тогда, когда этот номер «Футуризма» вышел в свет – при содействии
кавалера Джильдо Урсини, Президента Профсоюзов работников умственного труда в
Реджо-ди Калабрия и мэра командора Муритано, который любезно согласился назвать
одну из прекрасных улиц Рукджо в честь Боччони – в Реджо-ди-Калабрия проходили
торжества в честь Боччони, с торжественной речью, произнесенной Маринетти в
театре Политеама в Сиракузах, и с шествием горожан и представителей органов
власти, направлявшихся на улицу, названную в память Боччони, чтобы замуровать
памятную табличку. Движение футуризма объединилось вокруг калабрийских
торжеств, посвященных Боччони, перепечатав письмо Джаннелли и Никастро в
качестве южного лирического приношения великому футуристическому гению Умберто
Боччони.
Вот это письмо:
Уважаемый
господин мэр Реджо-ди-Калабрия,
Вы знаете, что в
Риме была названа в честь Умберто Боччони одна из новых улиц; вы знаете, что
Романье – где до сих пор проживает отец Боччони – идет подготовка к проведению
памятных торжеств и создание памятника инициатору, пропагандисту и творцу
динамической современности в живописи и скульптуре, уникальному гению
современного пластического искусства; тому, кто стоял плечо к плечу с Ф.Т.
Маринетти, предвестнику политической эпохи, которая затем стала называться
«фашистской».
Потому что Боччони, был живописцем,
скульптором, литератором, поэтом, солдатом добровольцем, погибшем на великой
войне; но последний период его жизни был связан, прежде всего, с неизбежностью
нашего вступления в войну и с боевым пробуждением итальянского юношества.
Боччони выплеснул на свои полотна новые
опьяняющие скорости, освободив, наконец, итальянскую чувственность от косного
музея и от пугающего примитивизма.
Он работал с дьявольским и божественным
жаром, принося в жертву свое хрупкое нервное тело; сражаясь с хулителями
Футуризма и Италии. Воспевая войну и
уйдя на нее, чтобы сражаться – после того, как он создал эти свои мощные
работы, которые навсегда останутся недосягаемыми вершинами мирового
современного пластического искусства – Боччони также учил молодых, в период
бессилия, скептицизма и демагогии, как нужно творить и любить этот новый
артистический и политический итальянизм, призванный господствовать над миром и
действующий сегодня.
Душа, привычная к более просторным и
всепоглощающим мыслям: океаническая душа для его мечтаний, его вдохновений и
реализаций. Боччони был типом настоящего пилота, настоящего завоевателя. Он
итальянец, плоть от плоти того итальянизма, который требуется нашему времени,
без промедления, с огромным разнообразием наших регионов, что вовсе не является
препятствием, но, напротив, олицетворяет собой необычайное богатство,
необходимое для идеального единства нашего рода.
Все знают, что Боччони погиб на войне,
неудачно упав с лошади.
Но
неужели сегодняшние реджинцы хотят завещать своим потомкам миссию увековечить
память о Боччони в его родном городе?
Именно сегодня, когда никто больше в Италии
– ни старый академический живописец, ни новый художник футурист – не может
считать себя порядочным человеком, если он не сможет время от времени
приходить, чтобы возложить лавровый венок к подножию идеальной статуи,
воздвигнутой временем в память о нашем великом друге футуристе, или полистать –
чтобы немного освежить свою душу и разум – «Полное собрание трудов» Боччони,
которое издатель Кампителли из Фолиньо опубликовал в минувшем году с пространным
лирическим предисловием Маринетти, и с портретом, под которым указано «Умберто
Боччони – родился 19 октября 1882; умер 14 августа 1916»?...
Так, где же тогда родился Боччони?
Мы, которые были его друзьями и братьями в
его первых сражениях, прогуливаясь по Реджо, могли зайти и прочитать Акт за
номером 1300 в «Книге регистрации рождений Коммуны Реджо-ди-Калабрия за 1882
год», в котором есть запись о том, что «Умберто, сын Раффаэле Боччони и Чечилии
Форлани, родился в Реджо-ди-Калабрия 19 октября 1882 г.»
В прекрасном возрожденном Реджо – где каждый
камень помнит, что если опять придет беда, то ничто не сможет сломить дух – мы,
знающие, насколько закалены характер и дух суровой, сильной и благороднейшей
Калабрии – выглядим немного растерянными, и нас спрашивают, не находя ни
единого места в городе, связанного с именем вашего и нашего Боччони: «Но почему
реджинцы игнорируют тот факт, что
Умберто Боччони родился в одном из их домов?»
Осознания этого факта вполне хватило бы,
синьор мэр для того, чтобы устроить не только в Реджо, но и во всей Калабрии торжественные
чествования в память нашего великого соотечественника.
Но не только это.
В своей полной приключений жизни
(приключений, не совсем в манере Челлини) Боччони никогда не забывал о
Калабрии. На берегах Сены, где он оказался в поисках работы, и - малороссийских
рек, куда его, восемнадцатилетнего юношу привела беспокойная душа творца,
влюбленного в чудеса мира – Боччони никогда не забывал эту крайнюю оконечность
своего родного полуострова, где он ребенком получил первые впечатления от
типичной футуристической природы тех мест,
которая, своими гомерическими, сказочными восходами и закатами,
пробудила его художественную фантазию, и которая, в то же время, оставалась для
него воплощением лиризма, высочайшего динамизма, бурного триумфа
разнообразнейших и вечных красок.
Боччони гордился своим южным происхождением:
оно проявлялось в его сочинениях, в которых, разумеется, не нашло бы такого
исчерпывающего отражения его творческое и исследовательское беспокойство, его
острый взгляд на историю живописи; не отразились бы такая сила выразительности
и такая потребность в точности и определенности мысли, если бы регион
Кампанелла не запечатлелся навеки в его душе и характере.
Боччони мечтал вернуться в Калабрию, как в
самое счастливое место своего вдохновения. Об этом своем желании он горячо
говорил нам однажды вечером со сцены в Неаполе, где был создан его «Манифест
южных художников», ставший настоящей революционной программой и точнейшим, не
только художественным, но и политическим отражением нашего времени.
Смерть, настигшая его в 34 года, не дала
завершить его главный труд – грандиозный и уже намеченный в его основных линиях
и бесконечной мощи – его заветная мечта так и не была воплощена. Возможно, мы
лишились шедевра: потому что, восхищаясь в 1915 г. «пластическими комплексами»
без рамок, созданными им из разноцветных дымов и лучей электрического света, и,
несомненно, подсмотренными им в красках и беспорядочном смешении золотистых
световых взрывов в калабрийский полдень на Заливе, мы могли бы увидеть в
будущем его новую ультракалабрийскую и ультрафутуристическую, т.е.,
ультрадинамическую и волнующую работу.
Именно поэтому память и имя Боччони должны
вернуться на родную калабрийскую землю. Мы, его южные друзья, просим Вас,
синьор мэр, чтобы Реджо-ди-Калабрия стад инициатором проведения торжеств, тем
более важных и значительных, что великий итальянец был забыт на протяжение
долгого времени, минувшего со дня его смерти.
Мы хотим, чтобы Реджо напомнил своим
гражданам и всем итальянцам об Умберто Боччони, назвав его именем одну из
главных улиц города.
Пусть сильная и благородная Калабрия
публично выразит свою радость, узнав, сыном какого из ее городов был Боччони; в
скором времени калабрийцы смогут прийти в театр, чтобы услышать голос Маринетти,
прославляющего имя и труды Боччони, что осознать всю важность этого имени для
сегодняшней Италии и для современного мирового искусства.
Лучано Никастро –
Гульельмо Джаннелли
Лучано
Никастро-Гульельмо Джаннелли, «Чествование Умберто Боччони на его родной
калабрийской земле, «Футуризм», год II, n. 27, 12 марта 1933.
Торжества памяти Умберто Боччони, намеченные на 12
марта, будут перенесены на несколько дней, потому что Ф.Т. Маринетти находился
в это время во Львове, где вечером 11 марта он присутствовал на премьере своей
пьесы «Узники», о чем можно будет прочесть в следующей части того же самого
номера нашего журнала.
ВЫСТУПЛЕНИЕ Ф.Т. МАРИНЕТТИ
ПАМЯТИ УМБЕРТО БОЧЧОНИ В РЕДЖО-ДИ-КАЛАБРИЯ
Сегодня Ф.Т. Маринетти прославляет в
Реджо-ди-Калабрия великого футуристического гения УМБЕРТО БОЧЧОНИ,
скончавшегося в самом расцвете своей творческой витальности. Город, подаривший
миру одного из ведущих представителей нашего движения, также положил начало
торжествам, посвященным его памяти, кульминация которых состоится на открытии
большого салона в Милане, где будут собраны все художественные авангардистские
работы, прославившие движение ФУТУРИЗМА; пробужденный прочувствованными словами
Ф.Т. Маринетти, грозный дух Умберто Боччони возвратится, чтобы ТРИУМФАЛЬНО
воплотиться в ясном небе и жарком солнце Калабрии.
Аноним (возможно
Мино Соменци?) «Умберто Боччони, прославляемый Маринетти в Реджо-ди-Калабрия»,
«Футуризм», год II, n. 30, 2 апреля 1933.
УМБЕРТО БОЧЧОНИ И МЕССИНСКИЙ
ЗАЛИВ
Национальные почести, воздаваемые Коммуной
Милана Умберто Боччони под высоким патронатом Бенито Муссолини, и искреннее
восхищение, которое его работы всегда вызывают у авангардистских художников в
Париже, Берлине, Варшаве, вене, Праге и Будапеште, которые я недавно посетил, побудили
меня попытаться сосредоточить внимание на его оригинальнейшем вдохновении.
Незадолго до того, как вспыхнул европейский пожар, одна миланская синьора,
гадалка, занимающаяся хиромантией, взглянув на его твердую руку скульптора, поразительно
верно предсказала ему смертельное падение с лошади, странно перекликавшееся с
пристально проштудированными им движениями лошадей, тянувших груз вдоль берега
Сена и запечатленных им на знаменитой картине «Поднимающийся город». Путешествие
в Москву, Одессу и на Кавказ, предпринятое им в 18-летнем возрасте, в качестве
учителя живописи в богатой русской семье, не вдохновило, конечно, его фантазию,
однако, оно позволяет нам окинуть взором дальние горизонты ледяного горя,
которые затем счастливо заполнятся светлым голиардическим солнцем
футуристического итальянского оптимизма. Действительно, провидческая и точная
пластическая чувствительность Боччони, этого гениального бродячего уроженца
Романьи, была предопределена динамичным пейзажем Мессинского залива, виденным
им в детстве в Реджо-ди-Калабрия, а в юности – в Мессине и Катании.
По-видимому, впоследствии он каждой
клеточкой впитывал зеленую музыкальную римскую атмосферу Виллы Боргезе, с ее
текучим вибрирующим золотом, стоя на высоком балконе своего учителя, великого
художника футуриста Джакомо Балла. Его учителями были также дымящиеся трубы
Милана, взбудораженного первыми трамвайными, автомобильными и воздушными
скоростями.
Тем не менее, были также мощное течение и
волшебство Средиземноморья, драматически преодолевавшие проход между Сциллой и
Харибдой, между чрезмерной гордостью Этны и коварством внезапных землетрясений,
пробудившие в Боччони эту сверхчеловеческую волю к пластическому запечатлению
абсолютного и относительного движения во Вселенной.
Я не стану здесь останавливаться на
пейзажах, которые он использовал как модели и копировал, но напомню о пейзажах,
преображенных им, или, лучше сказать, возбуждавших в нем колористический и волюметрический
инстинкт превосходного художника.
В статье, опубликованной в Gazzetta del Popolo, я написал, как нависающие скалы на Капри,
окутанные отскакивающими от них хлопьями белой пены, послужили Гюставу Доре для
изображения высочайших грозных стен дантовского ада с его опасными отвесными
тропинками среди курящихся дымом злых огненных щелей. Как Гюстав Доре не
воспроизводил в своих работах пейзажи острова Капри, так же и Умберто Боччони
не изображал на своих картинах Мессинский пролив: однако, он таинственным
образом стал многокрасочной эластичной совокупностью линий-сил в его шедевре:
«Игра в футбол».
От детства, проведенного в
Реджо-ди-Калабрия, до юности в Катании и Мессине, он близко узнал и досконально
изучил ветры, разнообразие кораблей, романтическую амбициозность облаков,
коварную пагубность и вероломство морских течений, готовых служить женскими
зеркалами, или хмуриться заодно с самыми свирепыми ураганами. Они были друзьями
с лимонными и апельсиновыми рощами с их зеленью, смешанной со слепящим золотом,
поверх насыщенной морской бирюзы. Он
поднимался в горы, где причудливо сочетались африканская дикость опунций с
изяществом листьев олив, белизна пляжей с изумрудной тенью стоящих на якоре
пароходов.
История землетрясений и цунами, полная
кровопролития и героизма, была использована им в многочисленных уроках смелости
и дерзкого презрения к смерти. Благоразумие и расчетливая мудрость сметались
горячим дуновением с Залива и уносились быстрыми красными облаками,
разукрашенными вулканическими искрами. Таким образом, двадцатилетний Боччони
перенял от этой грубой и нежной земли, воинственной и многокрасочной подруги
катастроф, «любовь к опасности», ставшую одним из главных принципов первого
футуристического манифеста, и воодушевил миланских интервентистов, готовых, как
он сам, дерзнуть, без всякой военной подготовки, пойти на великую войну и
умереть за Италию.
Как Мессинский залив, как горы Калабрии и
обширная система действующих и спящих вулканов, называемая Этной, его
«Эластичность», «Состояния души», «Материя», «Мускулы на скорости» и «Динамизм
человеческого тела» сдерживают и учат опьянению от всех дерзостей, упоению от
всех спиралей, устремленности к самым далеким звездам, самому страстному
сплетению тел, безумному состязанию
мускулов колес парусов, ярости калорий и идей в человеческой плоти и в металле
моторов.
Без императивного оптимизма и динамического
исступления этого пейзажа, я думаю, что Боччони не смог бы воплотить и уточнить
решения таинственной и волнующей проблемы, имя которой «Пластический Динамизм».
Филиппо Томмазо
Маринетти, «Умберто Боччони и Мессинский залив», «Футуризм», n. 37, 21 мая 1933.
